Хармс и Набоков никогда не встречались, разве что виртуально в мистификация Липавского. Якобы в 27-м году Хармс и Набоков случайно встретились и сыграли 2 шахматные партии, обе выиграл Набоков. Приводится подробная запись этих партий и даже рисунок, на котором изображены Хармс и Набоков за шахматной доской. На самом деле это рисунок, на котором Капабланка и Алехин в Буэнос-Айресе в 1927 г. на знаменитом матче, который выиграл Алехин.

Впервые пьеса Хармса «Елизавета Бам» была представлена 88 лет назад в Ленинграде на вечере «Три левых часа» 24января 1928 г. Роман Набокова «Приглашение на казнь» был начат в Германии в 36-м и закончен в Париже в 38-м году.

Тем более удивительно, что при всей разнице географической, жанровой, стилистической в этих произведениях пересечения не только сюжетные, но и детальные. Однако ничего удивительного в этом нет. И пьеса Хармса, и роман Набокова написаны в уже сформировавшихся тоталитарных системах СССР и Германия. И оба автора это четко осознают. Что отличает тоталитарный режим, скажем, от рабовладельческого строя? Там четко определено этот человек свободный, а этот раб. При определенной ситуации раб может стать свободным по закону, а свободный человек опять же по закону может оказаться рабом. В тоталитарном режиме по закону все свободны, но... как в советском анекдоте: «Я имею право?» «Имеете». «Значит я могу?» «Нет, не можете». Но нормальному человеку осознать это трудно, психологически невозможно, и потому люди сначала уверены, а потом еще надеются, что все объяснится и справедливость восторжествует. И Цинциннат, и Елизавета Бам могут в любой момент покинуть пространство, в котором им предстоит наказание на несовершенное преступление. Цинциннат в конце концов так и поступает. Набоков уезжает из Германии. Для Хармса все двери уже закрыты, и Елизавета Бам снова возвращается туда, где ее должны арестовать. И если у Набокова есть все-таки имитация суда, то у Хармса сразу обвинение и казнь без всякого суда.

В тоталитарной стране личность сознательно размывается люди определяются не по личным признакам и особенностям, а по определенным социальным ролям. У Набокова все люди вокруг Цинцинната оказываются одним человеком, меняющим маски. Мало того, что адвокат и прокурор должны быть однояйцовыми близнецами если близнецов нет, то одного человека гримируют под другого. Но это еще и директор тюрьмы, и дворник. Все они один персонаж по имени Роман-Родион-Родрик Виссарионович. А поскольку палач с топором, то соответственно он тоже один из масок этого общего персонажа. То есть такой Родион Виссарионович Раскольников.

Виссарионович здесь не просто так. Такая же игра в маски и у Хармса. Сначала это два персонажа, которые приходят арестовать Елизавету Бам, Петр Николаевич и Иван Иванович. Но посмотрите Петр Николаевич начинает рассказывать: «Я жил в домике, где был только стеклянный чайник … Однажды я просыпаюсь…» А продолжает рассказ от первого лица Иван Иванович: «И вижу, дверь открыта, а в дверях стоит какая-то женщина». Так кто убит?

Вся пьеса безумный, как бы бессмысленный диалог, полный отчаяния от абсурдности, когда отдельная фраза осмысленна, но каждый говорит свое. Ведь на самом деле, что именно говорили люди на допросах, не имело значения. Они сознавались в абсурдных преступлениях, так Заболоцкий сознался, что копал подземный ход в Бомбей. Но раз нет трупа, значит нет преступления. И поскольку Елизавета не хочет исполнять роль убийцы в этом спектакле, то в игру вступает Папаша, который и убивает Петра Николаевича (Ивана Ивановича). И тут же возникает тема топора. Папаша объявляет: «Я колю дрова и страшно утомлен». Неудивительно, что набоковскому Цинциннату должны именно отрубить голову, ведь в некоторых землях Германии обезглавливание при помощи топора отменено было лишь в 1936 году. А гильотина продолжала работать до 49-го. И Хармсом, и Набоковым тоталитарность ощущается как постоянно занесенный топор

Вообще, это напоминает ситуацию у Кэрролла, когда королева говори Алисе: «Возьмем, к примеру, Королевского Гонца. Он сейчас в тюрьме, отбывает наказание, а суд начнется только в будущую среду. Ну, а про преступление он еще и не думал!» Сюжет Кэрролла трансформировался в реальности в понятие «объективная вина». Человек виноват в том, что он недонес на отца, мужа, брата, жену, сестру и тем не предупредил преступление. И кстати, еще кэрролловский момент когда два персонажа бегут, чтобы догнать Елизавету Бам, которая сидит тут же на скамейке. Они бегут во всю прыть на месте, а в это время на авансцене распиливают бревно. Безумие нарастает Елизавету обвиняет в убийстве собственная мать: «Маво сына эта мержавка укокосыла». Получается, что эти двое еще и братья Елизаветы. Это вполне логично, если в стране согласно идеологии все граждане братья и сестры. И снова приходят Иван Иванович и Петр Николаевич арестовывать Елизавету Бам, но уже переодетые в пожарных. Прямо-таки пророческий сюжет ведь и сейчас, если надо кого-то выкурить из помещения, на которое кто-то другой положил глаз, приходят пожарная инспекция и говорит, что у вас нарушения и т.д. То есть Хармс совершенно отчетливо декларирует, что тоталитарный режим позиционирует себя как символ порядка, а на самом деле это и есть полный бардак, полная безответственность, когда свою вину сваливают на другого, который к этому не имеет отношения. Спустя три года Хармса арестовывают первый раз за участие в антисоветской группе детских писателей. А спустя 10 лет Хармса ждет «приглашение на казнь» по доносу агентки НКВД с такой фамилией, что вполне сгодилась бы хармсовскому персонажу, Оранжиреева. А Хармс продолжает свое бытие в космосе. В честь него назван астероид (6766) Хармс, открытый астрономом Людмилой Карачкиной в Крымской Астрофизической Обсерватории

20 октября 1982 г.

---

---

Ссылка:

BB-код:

HTML-код: